вернуться на главную
ЧТО В ЗАКОНЕ ХОРОШО, А ЧТО, УВЫ, НАПРОТИВ?
В шестом номере нашего журнала за «круглым столом» мы обсудили последние изменения российского законодательства о товарных знаках*.
* Закон неплох, но мог быть и получше//Патенты и лицензии. 2003. № 6. С. 2.
Сегодня на вопросы редакции, связанные с обновленным Патентным законом, отвечают: патентный поверенный В.И.Белов (Санкт-Петербург), канд. техн. наук., патентный поверенный Ю.И.Буч (Санкт-Петербург), канд. юрид. наук, патентный поверенный В.Н.Дементьев (Москва), ведущий сотрудник лаборатории патентно-экономических исследований Института высокомолекулярных соединений РАН Г.М.Зарубинский (Санкт-Петербург) и заведующий кафедрой гражданского права юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, проф., докт. юрид. наук А.П.Сергеев.
1. Как вы оцениваете последние изменения российского патентного законодательства?
Насколько они актуальны?
А.П.Сергеев: Изменения, внесенные в Патентный закон Российской Федерации Федеральным законом от 7 февраля 2003 г., достаточны масштабны. Затронутыми оказались все 37 статей Закона, причем большинство из них изложено в новой редакции. Патентный закон лишился одной статьи (9), но пополнился девятью новыми статьями, пять из которых образуют новый раздел, посвященный секретным изобретениям (VI1).
Хотя Патентный закон в своей первоначальной редакции не вызывал серьезных нареканий специалистов, всем было очевидно, что он нуждается в совершенствовании. Одни его нормы просто не работали, другие были явным результатом компромисса, третьи носили отсылочный характер к нормативным актам, которые так и не были приняты. Изменения, внесенные в Закон, частично исправили это положение, урегулировав ряд актуальных вопросов.
Вместе с тем Федеральный закон от 7 февраля 2003 г. не внес каких-либо кардинальных изменений в российскую систему патентной охраны. Видимо, такой задачи разработчики перед собой и не ставили, что следует признать оправданным, так как в целом российская патентная система отвечает современным требованиям и неплохо функционирует. Поэтому можно даже отметить, что многие внесенные изменения излишни, поскольку подчас за новыми формулировками многих норм по существу ничего нового не скрывается: речь идет о том же самом правиле, выраженном в новой форме, преимущества которой подчас не очевидны.
Г.М.Зарубинский: С моей точки зрения, интересна дальнейшая унификация в новом патентном законодательстве отечественных и зарубежных норм патентного права. В частности, отказ от таких объектов, как «устройство» и изобретений «на применение». На неправомерность последних объектов (кроме применения вещества ) указывалось около 20 лет тому назад. Однако эти изменения можно считать несущественными, поскольку они никак не совершенствуют правоотношения: автор – заявитель – патентное ведомство, так же, как и переименование Роспатента в федеральный орган исполнительной власти по интеллектуальной собственности.
Актуальным было бы заимствование норм патентного законодательства, направленных на предоставление государством льгот отечественным изобретателям и производителям, использующим высокие технологии. Второй десяток лет в Патентном законе ( ст. 34 ) сохраняются общие декларации о льготах, которые очевидным образом свидетельствуют о том, что государству, его исполнительной и законодательной власти наука, изобретатели, работники бюджетных исследовательских организаций и высокие технологии не нужны. Иначе они не давили бы их растущими патентными пошлинами, на оплату которых не выделяется средств бюджетным НИИ, аннулированием выданных патентов на высокие технологии из-за декларируемой экономии все тех же бюджетных средств без учета того, что создание этих технологий стоило государству в сотни раз дороже.
Как и в бывшем СССР, наше государство по-прежнему не стремится стимулировать использование изобретений. Из-за недомыслия или по чьей-то злой воле стараемся получить сиюминутный доход, но не от внедренных изобретений, а от изобретателей и заявителей-бюджетников.
В.Н.Дементьев: Изменения Патентного закона неоднородны. Наряду с действительно актуальными, такими, как охрана секретных изобретений, возможность продления срока действия и восстановления патентов, реорганизация апелляционных структур, очень много и незначительных по существу уточнений.
Но что хотелось бы отметить в первую очередь? Изменения Закона не ломают заложенной в нем первоосновы: результаты интеллектуальной деятельности и права на них должны быть объектом гражданского оборота между хозяйствующими субъектами. Эту конструкцию лишь немного деформирует появление государственных структур среди субъектов патентного права, не преобразуя, однако, ее в антипод. Что касается секретных изобретений, то это особая статья.
Ю.И.Буч: В целом изменения вызывают двоякое ощущение. С одной стороны, внесено достаточно много позитивных изменений, с другой – ряд ключевых вопросов остался неразрешенным и, более того, пополнился новыми. Порой возникает впечатление, что разные нововведения готовили разные люди.
Начнем с позитивного. Введение единой формы охранного документа – патента, безусловно, правильно. Давно следовало бы это сделать, поскольку ошибочность применения различных названий для охранных документов, с которыми связаны одинаковые права, была очевидна с самого начала действия Закона.
Значительно точнее сформулированы нормы Закона, определяющие срок действия патента: «до истечения...лет» вместо «в течение... лет». Неочевидная, но все же имеющаяся возможность трактовки начала действия патента от даты подачи заявки породила целую дискуссию в среде специалистов и соответствующие сомнения авторов, патентообладателей, судей. Полагаю, что теперь вопрос снят. Патент действует с момента, когда он выдан, и до истечения установленного для каждого объекта срока.
Заметные изменения претерпела важнейшая ст.10 «Права и обязанности патентообладателя». Прежде всего, она стала более логично структурирована. В одном пункте сосредоточено содержание прав, вытекающих из патента. Полезным следует признать введение хорошо забытого старого понятия использования устройства, при функционировании которого автоматически осуществляется запатентованный способ.
Разумное развитие получила норма бывшего п.5 ст.10 (теперь п.4), относящаяся к праву на получение лицензии, если патентообладатель не может использовать свое изобретение, не нарушая при этом прав другого патентообладателя. Теперь прямо определен порядок требования такой лицензии. Кроме того, указана возможность получения взаимной лицензии, что представляется хорошей компенсацией и благоприятной основой для установления партнерских отношений между патентообладателями.
В то же время отдельные нововведения представляются не продуманными. Например, порядок прекращения действия принудительной лицензии (п.3 ст.10) никак не учитывает затраты лица, получившего такую лицензию, на приготовление к использованию изобретения. А ведь затраты могут быть значительными, и прекращение действия лицензии не позволит их возместить. Это несправедливо.
В п. 4 ст. 10 право на получение лицензии, когда патентообладатель не может использовать свое изобретение, не нарушая прав другого патентообладателя, связано с доказыванием особой важности технического решения своего изобретения и его существенных экономических преимуществ. Все изобретения одновременно являются таковыми и, наоборот, вопрос только в том, кто это доказывает. Понятно, что эта терминология не имеет никакого отношения к патенту и рыночной экономике, когда все, что используется, имеет на это право, поскольку экономически оправдано.
Приемлемая в целом ст. 11 содержит ошибку, чреватую серьезными последствиями. Последним абзацем этой статьи в ряду исключений из патентной монополии указан свободный гражданский оборот продукта, в котором использован запатентованный объект, если продукт был введен в оборот только патентообладателем или с его разрешения. Такое положение сразу делает, например, незаконным последующий оборот продукта, изготовленного преждепользователем или послепользователем, которые не являются ни патентообладателем, ни лицом, получившим соответствующее разрешение от патентообладателя. Абсолютно непонятно, почему не было сохранено ранее действовавшее основание для такого использования – введение в оборот законным путем.
Определенный интерес вызывает п. 3 ст. 13, предоставляющий возможность авторам не уплачивать заявочные и патентные пошлины в обмен на гарантии уступки патента заинтересованному лицу, о чем будет сообщать патентное ведомство. Признаться, пока трудно оценить последствия этого нововведения. С одной стороны, государство предоставило определенную льготу авторам, чьи изобретения не связаны с трудовыми обязанностями, что в настоящий экономический период, возможно, хорошо. С другой стороны, в Роспатент, скорее всего, будет поступать больше заявок не самого лучшего качества. Последствия понятны. Но главное: эта мера не может решить проблемы использования новых изобретений. Ну не ищут изобретения «по объявлениям»!
Что касается секретных изобретений, то эта новация требует особого разговора. Одно ясно: главный смысл мировой патентной системы – раскрытие обществу новых знаний о технических достижениях. Патентная монополия вторична и рассматривается как плата автору (иному заявителю) за творчество и такое раскрытие. В этом смысле «секретное изобретение» – вполне понятное словосочетание, но «патент на секретное изобретение» – нонсенс.
В новой редакции Закон регулирует отношения, возникающие только в связи с правовой охраной и использованием изобретений. При этом указание на отношения, связанные с созданием изобретений, полезных моделей, промышленных образцов, изъято. Это довольно странно, поскольку одним из ключевых положений Закона являются нормы ст. 7, 8 и 91, регулирующие права автора, работодателя, государства именно в связи с созданием изобретений, полезных моделей, промышленных образцов.
В.И.Белов: Более чем десятилетняя практика применения патентного законодательства показала настоятельную необходимость внесения в него существенных изменений. Этого же требовало и намерение России вступить в ВТО.
2. Какие из новых положений Патентного закона вы считаете
наиболее существенными, прогрессивными?
Ю.И.Буч: К прогрессивной новации Закона, учитывающей современные тенденции, следует отнести возможность продления срока действия патента на изобретение, относящееся к лекарственному средству, пестициду или агрохимикату, для применения которых требуется получение соответствующего разрешения.
Устранена одна из «старейших» норм отечественного законодательства, связанная с включением в число объектов изобретения «применения известных устройств и пр. по новому назначению», вместе с которой уходят в прошлое и методологические проблемы, связанные с патентоспособностью и использованием таких изобретений. «Применение» – это всегда способ, характеристикой (признаками) которого является использование пусть и известных, но с достижением нового, неочевидного результата, устройств, веществ и пр. И обратный процесс: законодательство вернулось к характеристике изобретения как технического решения, что не только привычнее, но и наиболее соответствует характеру объекта патентования.
В то же время не очень понятен смысл, вложенный законодателем в определение объекта изобретения «продукт», при расширительном толковании этого объекта, с использованием слова «в частности». Перечисленные устройства, вещества, штаммы микроорганизмов, культуры клеток растений и животных представляют все традиционные для отечественного законодательства объекты изобретения. Может быть, законодатель предусматривает появление новых объектов? Вообще, это нормально с точки зрения развития науки и техники. Вопрос только в том, как нормативно будут вводиться эти новые объекты и как будет работать патентное ведомство, получая заявки на «нетрадиционные» объекты, в которых заявители законно будут ссылаться на упомянутое слово «в частности», доказывая, что заявлен «продукт» и решение это «техническое».
Следует обратить особое внимание на изменения, затрагивающие процедурные вопросы. Приведу только некоторые из них.
Для установления даты подачи заявки не требуется представления формулы изобретения. Разумеется, в этом случае на стадии формальной экспертизы вы получите соответствующий запрос и два месяца на ответ. Кроме того, возможно предоставление отсрочки ответа дополнительно на 10 месяцев. Таким образом, вы будете располагать 12 месяцами (!) для подготовки формулы изобретения. Для тех, кто относится к формуле как документу, определяющему объем приобретаемых прав, это серьезно.
Важные изменения коснулись порядка отзыва заявок на изобретение и последствий, связанных с публикацией сведений о заявке. Прежде всего, установлен срок отзыва заявки, при котором публикация не состоится: до истечения 12 месяцев с даты ее подачи. Отсутствие нормативно установленного срока часто приводило к проблемам, когда сведения о заявке публиковались, несмотря на наличие заявления об отзыве заявки, поданного до истечения 18 месяцев. Теперь, надо полагать, таких проблем не возникнет. Если сведения о заявке все-таки опубликованы, сработает другой механизм: эти сведения не будут включены в уровень техники относительно ваших последующих заявок.
Из области товарных знаков воспринята полезная практика направления заявителю до принятия окончательного решения экспертизы по существу соответствующего уведомления и предоставление заявителю возможности изложить свои доводы. Это способствует установлению нормальных рабочих отношений между сторонами и снижает вероятность ошибочного решения экспертизы.
Важное дополнение получила ст. 22 о временной правовой охране изобретений, которая предоставляется в объеме формулы, содержащейся в решении о выдаче патента. Не более! Это важное дополнение, поскольку заявленная формула может предполагать иной объем правовой охраны. Например, в формулу могут быть внесены изменения по инициативе заявителя, она может быть не основана на описании, что в процессе экспертизы будет выявлено и соответствующим образом скорректировано. Временная правовая охрана связана с правами, вытекающими из выданного патента, и не может определяться объемом прав, заявленных первоначально в формуле, которая становится доступной после публикации сведений о поданной заявке.
К полезной норме следует отнести возможность ознакомления любого лица с отчетом об информационном поиске после публикации сведений о выдаче патента.
Г.М.Зарубинский: Важной новацией можно было бы считать появление нормы, предусматривающей возможность продления срока действия патентов на изобретения, относящиеся к лекарственным средствам, пестицидам, агрохимикатам. Однако ограничение срока подачи ходатайства о продлении шестью месяцами с даты выдачи патента или получения разрешения на применение делает эту норму бесполезной для всех препаратов, производимых в настоящее время в Российской Федерации. А именно для них это продление необходимо.
Важной можно было бы считать норму, предусматривающую восстановление действия патента, утратившего силу из-за неуплаты пошлин по поддержанию его в силе в установленные сроки. В нашем институте в 1992 – 2001 гг. из-за отсутствия такой нормы была утрачена значительная часть патентов, полученных до перестройки. Но Патентный закон предусматривает возможность подачи ходатайства о восстановлении в силе только в трехлетний срок после прекращения действия патента из-за неуплаты пошлины. Правда, эта норма наверняка пригодится в будущем, поскольку и сегодня финансирование научных организаций ничтожно и не предусматривает средств на патентную работу.
В.Н.Дементьев: Я бы выделил две новеллы Закона.
Устранение перечня патентоспособных видов объектов изобретений. Существовавший ранее перечень исключал из охраны ряд объектов биотехнологии (клетки, трансгенные растения и животные). Однако, сделав шаг вперед в этом направлении, законодатель по непонятным причинам тут же сделал два шага назад, вернувшись к определению изобретения как технического решения, существовавшему в советском законодательстве об изобретательстве.
Вспоминаю, как отдел методологии бывшего ВНИИГПЭ, которым мне довелось одно время руководить, пытался дать легальное определение этому понятию. И то, что удалось сделать в отношении, казалось бы, более сложного критерия «существенные отличия» (о том, что это удалось, свидетельствует тот факт, что разработанная в то время методология оценки соответствия этому критерию без изменений перенесена на критерий «изобретательский уровень»), не удалось сделать в отношении «технического решения». Обнаружилось около 30 различных определений понятия «техника». Философы спорят: материальна ли информация? Поэтому определения этого понятия так и не появилось. Возврат к нему осложняется тем, что отдельные виды человеческой деятельности, которые во многих странах уже рассматриваются как патентоспособные, в частности, так называемые «бизнес-методы», будут российской экспертизой отклонены как нетехнические решения.
Безусловно, я приветствую преобразование Апелляционной и Высшей патентной палат в единую Палату по патентным спорам. Меня не смущало бы также и подчинение ее Роспатенту. Однако поражает закрепленная теперь уже в Законе норма об утверждении решений Палаты руководителем Роспатента. Такого не было даже в недемократическом, как теперь принято считать, советском обществе. В соответствии с п. 148 Положения об открытиях, изобретениях и рационализаторских предложениях председатель Госкомизобретений не имел права вмешиваться в принятие решений контрольным советом научно-технической экспертизы. Он имел право лишь на внесение протеста при определенных условиях на принятое советом решение, что вовсе не означало его отмену.
К сожалению, приходится констатировать, что Палата по патентным спорам начинает свою работу на основе Правил*, которые ничуть не лучше прежних. Чего стоит только один двухмесячный срок для оформления решения Палаты, которое к тому же является не решением коллегиального органа, а с учетом вышеуказанного нонсенса лишь решением одного должностного лица.
* Правила подачи возражений и заявлений и их рассмотрения в Палате по патентным спорам//Патенты и лицензии. 2003. № 7. С. 44.
В.И.Белов: Из новых положений Патентного закона к наиболее существенным я бы отнес следующие.
П. 3 ст. 3 – возможность продления срока действия патента, относящегося к лекарственному средству, пестициду или агрохимикату. Вместе с тем вычитание из этого срока пяти лет мне представляется чрезмерным. Как я понимаю, законодатель хотел вычесть время на экспертизу заявки в ФИПСе, которое в среднем короче пяти лет.
П. 5 ст. 3 – распространение положений Патентного закона на секретные изобретения.
П. 2 ст. 8 – более детальное регламентирование взаимоотношений работника и работодателя.
П. 3 ст. 13 – возможность заявителя – автора изобретения – получить патент, пусть и обремененный обязательством его уступки, не уплачивая пошлин. Это положение особенно актуально, учитывая скудные финансовые возможности большинства российских изобретателей.
Ст. 29 – замена двуступенчатого рассмотрения возражений заявителя в Апелляционной и Высшей патентной палатах рассмотрением в Палате по патентным спорам.
Ст. 301 – возможность восстановления действия патента на изобретение, полезную модель или промышленный образец. Эта норма особенно важна для научных организаций, в настоящее время крайне стесненных в своих финансовых возможностях.
А.П.Сергеев: Начну с объектов патентной охраны. Их круг и основные признаки охраноспособности остались прежними. Важно, что в Законе появилось указание на их родовой признак: подчеркивается, что изобретение и полезная модель являются техническими решениями, а промышленный образец – художественно-конструкторским решением. Тем самым дается ответ на вопрос о том, что представляют собой изобретения, полезная модель и промышленный образец как таковые, безотносительно к тому, охраняются они правом или нет.
Более четким и отвечающим мировому опыту стал подход законодателя к понятию «объект изобретения», которое отныне Патентный закон не использует, а прямо указывает, что техническое решение должно относиться к продукту или способу.
Важнейшим новшеством является урегулирование вопроса о правовом режиме служебных изобретений в специальном разделе Патентного закона.
Изменения, внесенные в процедуру патентования, носят в основном технический характер. В чем-то она стала лучше и демократичнее, в чем-то – более усложненной и запутанной.
К числу прогрессивных изменений, безусловно, следует отнести более четкое определение в п. 1 и 2 ст. 10 Патентного закона полномочий патентообладателя и признаков нарушения патентных прав, ужесточение условий выдачи принудительных лицензий (п. 3 и 4 ст. 10), предоставление заявителям возможности заявить о готовности уступить патент еще на этапе подачи заявки (п. 3 ст. 13), введение права послепользования (ст. 301).
3. Какие проблемы не удалось решить, и какими, на ваш взгляд,
могли бы быть пути их решения?
В.И.Белов: К сожалению, в Законе нет прямого определения «эквивалентного признака», косвенно оно лишь частично раскрыто в п.19.5.3.(3) Правил составления, подачи и рассмотрения заявки на выдачу патента на изобретение, что усложняет процедуру определения объема исключительных прав патентообладателя.
Определение эквивалентной замены признака давалось в законодательстве СССР об изобретательстве, а именно в п. 24 Инструкции о порядке выплаты вознаграждения за открытия, изобретения и рационализаторские предложения. В соответствии с этим определением эквивалентной считалась замена признака или признаков, указанных в формуле изобретения, если сохранялась сущность изобретения, достигался тот же результат, а средства выполнения заменялись на равноценные, известные в данной области.
Последний критерий эквивалентности замены признака был позаимствован при внесении изменений в п. 2 ст. 10 Закона. В результате исключительные права патентообладателя распространились на технические решения, отличающиеся признаком или признаками, ставшими известными в качестве эквивалентного до даты совершения действий, указанных в п. 1 ст. 10 Закона, и, в частности, после даты приоритета.
Такое некритичное заимствование нормы советского законодательства об изобретательстве без учета кардинального изменения общественных отношений может привести к негативным последствиям.
Указанная выше норма применялась в СССР лишь к изобретениям, защищенным авторскими свидетельствами, исключительные права на которые принадлежали одному владельцу – государству. Теория эквивалентов к трактовке признаков изобретений, защищенными патентами, не применялась. Правовой охраны полезных моделей в СССР не было, а получить охрану технического решения, отличающегося от известных наличием эквивалентных признаков, было невозможно из-за его несоответствия критериям «существенные отличия» и «положительный эффект», определявшийся как новый или более высокий результат, полученный при использовании изобретения. Таким образом, отсутствовала возможность существования защищенных двумя авторскими свидетельствами изобретений, отличающихся эквивалентными признаками.
В результате распространение объема охраны изобретения на технические решения, содержащие эквивалентные признаки, ставшие известными до даты использования изобретения, но после даты его приоритета, не приводило при использовании к коллизии исключительных прав на технические решения, отличающиеся эквивалентной заменой признаков.
Иная ситуация складывается при применении норм действующего законодательства, устанавливающих границы применения теории эквивалентов. В связи с тем, что в соответствии с п. 18.4 Правил составления, подачи и рассмотрения заявки на выдачу свидетельства на полезную модель при определении новизны полезной модели ей могут быть противопоставлены лишь средства того же назначения, характеризующиеся признаками, идентичными всем признакам заявленной полезной модели, на техническое решение, отличающееся от известного лишь наличием эквивалентных признаков, будет правомерно выдан патент на полезную модель, даже при наличии запатентованного ранее технического решения, содержащего совокупность признаков, отличающуюся лишь эквивалентной заменой одного или нескольких из них.
В результате при использовании будет иметь место столкновение исключительных прав владельцев двух запатентованных технических решений. Избежать этой коллизии можно двумя путями.
Первый путь потребует внесения изменений в п. 2 ст. 10 Закона, ограничивающих объем прав патентообладателя эквивалентной заменой признака или признаков, ставшей известной до даты приоритета запатентованного технического решения, а также эквивалентной заменой, обнаруженной автором (авторами) этого технического решения после даты его приоритета. Такое ограничение исключительных прав патентообладателя будет логичным, так как установление неизвестной ранее эквивалентности признаков является по сути творческим процессом, и отчуждение полученного автором результата этого творческого процесса в пользу третьего лица – патентообладателя противоречит п. 1 ст. 8 Закона.
Второй путь предполагает введение дополнительного условия патентоспособности полезной модели, подобного критерию изобретательского уровня, применяемому в германском патентном законодательстве. В этом случае патент на полезную модель не будет выдаваться, если на дату приоритета известно техническое решение, отличающееся от заявляемого лишь эквивалентной заменой признаков. Этот путь потребует внесения соответствующих изменений в Правила составления, подачи и рассмотрения заявки на выдачу свидетельства на полезную модель.
В.Н.Дементьев: Меня волнует институт полезных моделей, правовая охрана которых используется (я вижу это на собственном опыте патентного поверенного) как средство конкурентной борьбы предпринимателей. И дело здесь не столько в Законе, сколько в практике его применения, когда к существенным признакам полезной модели (а именно их совокупность должна оцениваться на предмет новизны) Правила относили не то, что существенно для объекта, а то, что заявитель включил в формулу.
Не удалось также (из-за объективной сложности вопроса) в полной мере определиться с вопросом об эквивалентных признаках. Более того, запись в Законе о том, что эквивалентными считаются лишь признаки, известные «в данной области техники», во-первых, оставляет открытым вопрос о том, что это за область, во-вторых, работает на нарушителей патентов.
А.П.Сергеев: На мой взгляд, самый главный недостаток российской патентной системы состоит в отсутствии специализированного патентного суда, который выступал бы в качестве независимого от патентного ведомства органа разрешения патентных и иных связанных с объектами патентной охраны споров, правомочного принимать по ним окончательные решения. Однако решить данную проблему разработчики Закона при всем желании не могли, поскольку для этого необходимо вносить соответствующие изменения в Конституцию Российской Федерации.
Далее, трудно объяснить, почему законодатель вообще отказался от идеи создания специального органа, уполномоченного представлять интересы государства в сфере промышленной собственности. Как известно, ст. 9 Патентного закона эта роль отводилась Федеральному фонду изобретений России, который, однако, так и не был создан. Исключив из Закона ст. 9, законодатель явно дал понять, что его не интересует судьба изобретений, которые созданы за государственный счет или могут перейти к государству по иным основаниям. Возможно, конечно, что на эту роль претендует так называемый федеральный орган исполнительной власти по интеллектуальной собственности, который многократно упоминается в Патентном законе. Однако те, кто вынашивают подобные планы, должны будут решить проблему возможности сочетания в одном органе организационно-властных полномочий и коммерческих функций, что по действующему законодательству недопустимо.
Новая редакция ст. 8 Патентного закона, согласно которой Правительство Российской Федерации вправе устанавливать минимальные ставки вознаграждения за служебные разработки, оставила открытым вопрос о тех гарантиях, которые действуют в данной сфере в настоящее время в соответствии со ст. 6 постановления Верховного Совета Российской Федерации от 23 сентября 1992 г. «О введении в действие Патентного закона Российской Федерации». Во всяком случае, вопрос требует законодательного решения, которое не дано Федеральным законом от 7 февраля 2003 г.
Наконец, как и прежде, остался совершенно декларативным и по сути бесполезным раздел VII Патентного закона, посвященный защите прав патентообладателей и авторов. В частности, Закон не содержит ни одной специальной санкции, которая бы облегчала потерпевшим возможность взыскать с нарушителей причиненные им убытки.
Г.М.Зарубинский: Наша виртуальная действительность породила массу виртуальных авторов изобретений, создающих промышленные технологии за письменным столом и защищающих их десятками российских патентов, к которым не предъявляется требования доказать «промышленную применимость». Мне трудно представить изобретателя, создавшего, например, в домашних условиях новую технологию производства фуллеренов с использованием температур в 10000° С (что, по самым грубым оценкам, требует капитальных затрат, равных сотням тысяч долларов США), без организации какой-либо производственной структуры с перепиской на домашний адрес. Такие виртуальные патенты чрезвычайно легко регистрируются и служат основанием для выбивания бюджетных средств.
Вероятно, в соответствии с новым Патентным законом трудно будет решить проблему защиты интересов государства при выполнении работ по государственному контракту. Стремление государства, точнее его чиновников, получить деньги за счет изобретателей позволило сформулировать в Законе новую норму (ст. 91) таким образом, что патентообладателем в результате выполнения работ по государственному контракту становится государство в лице его новых структур и заполняющих их чиновников.
Неужели опыт СССР ничему нас не учит? В СССР миллионы изобретений принадлежали государству. Но у него не было желания их использовать. Передача интеллектуальной собственности в руки чиновников не приведет к промышленному подъему страны. Это прекрасно подтвердил опыт финансирования работ по заказу государства в США. Там отказались от выдачи патентов государственным структурам и передали права в руки разработчиков. Подобные нормы предусматривают легализацию охранного документа, по своему правовому статусу идентичного авторскому свидетельству, с тем отличием, что разработчик должен платить пошлины за поддержание его в силе. Неясно, почему в этом случае нормы гражданского права, предусматривающего регулирование правоотношений в связи с созданием собственности, начали управляться административно?
Ю.И.Буч: К сожалению, не устранено терминологическое несоответствие при определении автора и соавторов. Что значит: в создании изобретения «участвовало» несколько лиц (п. 2 ст. 7)? На практике, несмотря на разъяснения, данные во втором абзаце п. 2 ст. 7, есть проблемы с этим словом. Неужели нельзя было воспользоваться определением автора в п.1 и для других авторов записать: «Если изобретение создано творческим трудом нескольких физических лиц...»?
Не преодолена одна из серьезных практических проблем патентного законодательства – отсутствие четкого разделения понятий «автор», «заявитель» и «патентообладатель». С каждым этим понятием связаны различные права! Название ст. 8 «Патентообладатель» давно пора было заменить на «Право на подачу заявки и получение патента», дав в ней четкое определение «заявителя» – лица, получающего это право на основании закона или договора. Смысл ст. 8 – определение лица, распоряжающегося судьбой изобретения до выдачи патента, в том числе имеющего право определить, на чье имя он будет выдан. Права уже патентообладателя – совершенно иные права – установлены ст. 10. Однако ст. 8 начинается по-старому: «Патент выдается...», тогда как должна начинаться: «Правом на подачу заявки и получение патента обладают...». Безусловно, п. 1 ст. 15 сформулирован лучше, чем раньше, но проблемы это не снимает.
Полезным изменением при определении «заявителя» фактически стало лишь замена слова «служебных» на «трудовых» обязанностей при определении служебного изобретения и введение самого понятия «служебное изобретение». Слово «трудовых» более соответствует отношениям автора и работодателя, связанных трудовым договором.
Явно популистской остается норма Закона, предусматривающая обязательное вознаграждение авторам служебного изобретения. Все результаты труда, в том числе интеллектуального, должны принадлежать работодателю. И не надо создавать проблем между работником и работодателем. Важно другое – дать возможность работодателю выплачивать вознаграждения работникам – авторам изобретений, не облагая это налогами. Но, похоже, что наше общество еще этого не понимает.
Что касается минимальных ставок вознаграждения за служебные изобретения, устанавливаемых Правительством Российской Федерации, то это должно быть только в отношении бюджетных организаций, а точнее – изобретений, созданных за счет бюджетных средств.
А вот исчезновение из Закона мертворожденного 10 лет назад Федерального фонда изобретений России – закономерный итог.
Новация, введенная ст. 91, является одной из самых трудно осуществимых. С одной стороны, если мы когда-нибудь дойдем до такого уровня управления хозяйством, когда расходование бюджетных средств будет все-таки преследовать цель или хотя бы предполагать использование результатов работ, то, безусловно, должны быть механизмы управляемой передачи предприятиям прав на такое использование, что, в свою очередь, предполагает и приобретение права на результаты работ на имя управляющих структур – государственных заказчиков. Это нормально.
С другой стороны, при современном государственном «менеджменте» в стране реально распорядиться такими результатами работ могут только исполнители, прежде всего вузы, НИИ, академические институты. Но по Закону у чиновника, распоряжающегося бюджетными средствами, теперь есть еще одна возможность получить выгоду за то, что у исполнителя есть интерес к сохранению за собой прав на результаты работ. Правда, возможное чиновничье рвение ограничено правом исполнителя через 6 месяцев получить права на изобретение. Но это только через шесть месяцев, что к тому моменту может оказаться уже бессмысленным.
Нереальным пока представляется и право автора на вознаграждение, выплачиваемое лицом, получившим патент или использующим изобретение по лицензии. Размер и порядок выплаты таких вознаграждений должен будет определяться договором между указанными лицами и автором. Вы можете себе представить, как будут заключаться такие договоры?!
К сожалению, на практике можно ожидать проблемы, связанные с представлением дополнительных материалов к заявкам на изобретение и полезную модель. Понятно стремление ограничить описанием и формулой перечень заявочных документов, сведения из которых принимаются во внимание при оценке дополнительных материалов: изменяют ли они сущность заявленного объекта или нет. Однако формулировка, использованная в Законе, крайне неудачная. Второй абзац п. 1 ст. 20 читается таким образом, что признаки, представленные в дополнительных материалах и подлежащие включению в формулу, должны быть в первоначальных материалах как в описании, так и в формуле изобретения. Возможно, так и предполагалось, и, в частности, это подтверждается ст. 29, устанавливающей, что патент может быть признан недействительным, если в формуле, содержащейся в решении о выдаче патента, есть признаки, отсутствовавшие в описании и (!) в формуле. В таком случае вообще теряется смысл представления дополнительных материалов, направленных на внесение признаков, отсутствовавших в заявленной формуле, хотя и присутствовавших в описании изобретения или полезной модели.
4. О чем свидетельствует первая правоприменительная практика
на базе нового патентного законодательства?
В.Н.Дементьев: Думаю, что этот вопрос обсуждать еще преждевременно.
В.И.Белов: Правоприменительная практика еще не накопилась.
А.П.Сергеев: К сожалению, мне пока еще ничего не известно о том, как складывается практика применения новых положений Патентного закона. Полагаю, что об этом еще, вероятно, рано и говорить, поскольку прошло слишком мало времени.
Г.М.Зарубинский: До первой правоприменительной практики еще далеко, поскольку до сих пор до нас не дошли ведомственные акты, регулирующие порядок использования норм нового Патентного закона. «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!» Хотя некоторые из нас могут и не дожить до новых и еще более совершенных законов.
От редакции: Ответы на вопросы «круглого стола» докт. юрид. наук В.И.Еременко читайте в одном из следующих номеров журнала.
Мы по-прежнему приглашаем всех наших читателей принять участие в обсуждении обновленных законов в области интеллектуальной собственности. А кроме того, очень надеемся, что в развернувшейся дискуссии примут участие и разработчики законов об интеллектуальной собственности, представители патентного ведомства. Итак, ждем ваших откликов, наши дорогие читатели!